Александр Варго - Не та дверь [сборник]
— Это вам очень недешево обойдется.
Вася пожал плечами.
— Ага, что ж, хорошо. Как будут результаты, звоните. Мы встретимся.
— Да. До свидания.
Вася захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Если бы только он мог сам! Тогда никакие решальщики и на километр не подошли бы к их дому. Вася лично оформил бы все бумаги, получил бы место на кладбище. Только так, по его мнению, надо было провожать родных в последний путь, все решать самостоятельно, допускать к делу чужих только там, где без них уж совсем нельзя обойтись.
Но шансов на это у Васи не имелось. Займись он последними проблемами Али, и вскоре кому-то пришлось бы хоронить их троих.
Вася по-прежнему стоял с закрытыми глазами и прикидывал, что, как и когда ему предстоит сделать. По всему выходило, что сначала надо было отправляться в церковь. Кажется, она оставалась последней возможностью обрести веру.
Вася не больно-то жаловал все эти обряды. На священников же он и вовсе смотрел недоверчиво. Ему хватало новостей о том, как они лихачат на дорогущих иномарках, сбивают прохожих и пытаются замять дело. Люди не просто так часто обвиняли попов в мздоимстве и растратах.
Тем не менее просто быть в церкви ему нравилось. Там можно спокойно поразмышлять о чем-то своем, найти ответы на какие-то вопросы, просто передохнуть, отвлечься от вечной будничной круговерти. Полумрак и огоньки свечей, дрожащие в нем, всегда настраивали его на мечтательный лад.
«Ладно, — сказал себе Вася. — Будем считать, что теперь я на правильном пути. Тогда сначала церковь, а затем все остальное».
Люба шла рядом с папой, взяв его за руку. Женька шагал с другой стороны. Вообще-то Люба полагала, что она уже взрослая и ходить за руку — это не про нее. Ну разве что только через дорогу можно, а так — конечно, сама.
Но сегодня она взяла папу за руку сразу, не дожидаясь его просьбы. Он большой и сильный, защитит от всего-всего на свете. Даже от кошмаров. Например, от такого, какой приснился ей минувшей ночью.
Любу передернуло. Видение до сих пор стояло перед глазами, не желало забываться, как это бывало раньше.
Ей снилось, что все они — Женька, папа и она — спят в их комнате.
Потом Люба просыпается, лежит на спине с закрытыми глазами и повторяет про себя: «Я сплю, я сплю».
Ей кажется, что если она будет хорошо притворяться, то все обойдется. Прежде чем зажмурилась, Люба успела увидеть смутную тень с глазами, горящими ядовитой зеленью, и длинными скрюченными пальцами на руках. Сейчас она стояла у двери. Девочка надеялась, что эта тварь не заметит ее и пройдет мимо.
К кому тень тогда подойдет, Любе было неважно. То есть она, конечно, очень любила папу и маленького братика, но главное — чтобы ее не тронули.
«Если меня не тронут, то и их тоже», — уговаривала Люба свою собственную совесть.
А тень уже возле кровати. Она стоит, сопит потихоньку. Люба скрещивает пальцы под одеялом. Чур меня, чур меня!
Все стихает. Нет больше сопения, едва слышимого шороха. Тень ушла? Девочка лежит, ждет и слушает. Она хочет уловить хотя бы малейший звук, который подскажет ей, что тень по-прежнему здесь, просто затаилась, чтобы поймать ее, Любу.
Но в комнате тихо. Вот во сне кашлянул папа, потом Женька внизу что-то пробормотал. И снова тишина. А ведь если бы тень все еще была в комнате, то после этих звуков она обязательно решила бы проверить, спят ли другие люди.
Время тянется и тянется. Наконец Люба не выдерживает. Должно быть, тень точно ушла, ведь прошло уже никак не меньше часа. Она открывает глаза и тут же слышит то самое сопение. Тень никуда не делась. Все это время она стояла возле кровати. Люба чувствует, как ее голова сама собой поворачивается набок, и видит пылающие глаза.
Баба-яга.
Вот кто пришел к ним в комнату. Лицо ведьмы то и дело меняется. Люба узнает парикмахершу, на которую показал Женя. Тут же сквозь эти черты проступает облик самой настоящей Бабы-яги, как в старых сказках, которые есть у них на дисках, только куда страшнее.
Люба остается наблюдателем в собственном теле. Она со стороны видит, как сама приподнимается на локте и садится на кровати. Ведьма протягивает руку и помогает ей спуститься на пол. Затем она достает что-то из-за пазухи и передает Любе.
Девочка опускает взгляд. На ее ладони лежит тонкая круглая палочка. Люба знает, что такое сантиметр, ей мама однажды рассказала. Этих сантиметров в палочке будет семь или восемь.
— Сожми, — шипит Баба-яга, и Любина ладонь послушно стискивается в кулачок.
Теперь она знает, что палочка только кажется простой. На самом деле это оружие — прекрасное, жутко острое. Им можно колоть или резать, и защиты от него нет. Лезвие такое тонкое, что его почти не видно. Зато Люба слышит, как оно, подрагивая, тихо-тихо звенит.
— Иди! — слышит она и шагает к папе, лежащему на диване.
Девочка идет, хотя больше всего хотела бы убежать отсюда как можно быстрее. Но все, что может Люба, это слышать, смотреть и чувствовать.
Папа спокойно спит, лежа на боку. Но когда Люба подходит вплотную, он открывает глаза и резко садится. Дочка смотрит на него и понимает, что это он не сам проснулся и сел.
Люба стоит перед ним. Ее ладонь немного зудит оттого, что палочка едва заметно вибрирует. Оружию не терпится взяться за дело.
— Это он виноват в том, что я пришла к вам, — говорит Баба-яга, и папа вздрагивает. — Дразнил меня, смеялся надо мной. Иначе ваши мама и бабушка были бы живы.
Люба понимает, что это правда. Она видит ее в папиных глазах, которые он не может опустить.
— Ты хочешь сказать ему что-нибудь?
В голове у Любы раздается тихий звон струны. Она чувствует, что рот снова становится ее собственным. Она может говорить. Люба набирает в грудь воздух.
Ей хочется, чтобы папа сказал: «Это все неправда, доченька. Баба-яга врет, я не виноват».
Сейчас он проговорит это, и она обязательно поверит ему.
Люба открывает рот и не может ничего сказать. Только мычит что-то, и все. Она пытается снова и снова, но слышит то же самое. А папа смотрит на нее, вытаращив глаза.
— Это тоже он виноват.
Любина рука поднимается. Оружие касается папиной шеи, и на коже набухает капелька крови.
— Нет, это слишком просто и быстро. Он не успеет раскаяться. Надо начать с другого.
Люба послушно отводит оружие немного назад.
Тут ее рука вдруг резко дернулась, плечу стало больно. Люба вскрикнула и заморгала, в первый миг не узнавая ничего вокруг.
Она стояла на самом краю тротуара, светофор на другой стороне дороги горел красным. За ним Люба увидела забор с кирпичными столбами и пролетами из железных прутьев. Из-за деревьев, растущих за оградой, торчали купола с крестами.
Наваждение рассеялось. Она поняла, что находится у той самой церкви, в которую часто ходила бабушка.
Девочка посмотрела на папу. Тот ответил ей взглядом, в котором светилась мягкая укоризна. Любе стало стыдно. Похоже, она так… задумалась — да, только и всего, не хватало еще кошмарам всяким верить! — что шла, ничего вокруг не замечая. Если бы папа не держал ее за руку, то девочка оказалась бы на дороге, по которой ехали машины.
— Прости, папа. — Люба прижалась к его руке. — Я…
— Ничего, дочка. — Папа, всегда очень жестко требовавший от детей внимания на дороге и соблюдения правил, на этот раз не стал читать нотаций. — Мы все устали. Соберись, пожалуйста.
Напротив них вспыхнул зеленый человечек. Над ним пошел отсчет секунд, которые отводились людям на переход дороги. Папа потянул Любу за руку, и они пошли по «зебре».
Сестра вытянула шею и посмотрела на брата. Женька шагал с совершенно спокойным выражением лица, словно и не случилось с ними ничего. Люба от души позавидовала ему. Вот ведь везет. Небось малышу и не снились никакие кошмары — хотя бы сегодня. Не то что ей.
А Женя шел и смотрел на церковь, куда ему порой случалось заходить вместе с бабушкой. Она говорила, что там легче всего разговаривать с Боженькой. Он особенно хорошо слышит, когда Ему что-то говорят.
Поначалу Женя считал, что Бог похож на Деда Мороза. В зимнего волшебника он верил со всем возможным пылом и искренностью. Правда, прошлый Новый год Женя помнил плохо, но когда осенью Люба рассказала ему о Деде Морозе, принялся ждать его с нетерпением. Женя уже знал, что попросит большой дом для черепашек-ниндзя, совсем как тот, который то и дело показывали по телевизору, когда он смотрел мультики.
Однажды Женя сказал бабушке, что Боженька — это Дед Мороз, а та огорчилась и отчитала его. Мол, глупости какие. Потом она долго-долго пыталась объяснить внуку, что это совсем не так.
Женя тогда так ничего толком и не понял. Он запомнил только одно. У Боженьки нельзя просить подарки. Можно лишь пожелать, чтобы их меньше хотелось, и тогда они почему-то появятся. Может быть, когда-нибудь. Потому что подарки — это вообще не главное.
